А в далеком 92-м курская «АЯ» была единственной частной художественной галереей в Центральном Черноземье, смелым вызовом тотальному дефициту и вереницам челноков, везущих из-за границы товары первой необходимости. «На картинах долго не продержишься!» – скептически оценивали затею знакомые...
...И вот весь прошедший год, ярко и звонко, как бразильский карнавал, катился по городу праздник 25-летия галереи. Местные газеты пестрели репортажами с выставок «АЯ», которые шли чередой – каждая с новой экспозицией и в новом месте. Владелец галереи Олег Радин как лучший музейщик региона в 2017 году был удостоен губернаторской премии имени Николая Гордеева и по частоте появления на телеэкране мог соперничать с первыми лицами государства. Но по нескольким фразам, сказанным в толчее посетителей и калейдоскопе красок, зрителю трудно составить полное представление о человеке и деле, которому он посвятил жизнь. «ГИ» предоставили возможность Олегу Михайловичу рассказать о себе и пополнить обширную коллекцию автопортретов и портретов, подаренных друзьями-художниками за четверть века работы галереи, новым – словесным автопортретом.
Яркие моменты детства
– С раннего детства я опережал в развитии сверстников, потому что на улице держался в компании двоюродных братьев, которые были старше на три, пять и шесть лет. Согласитесь, огромная возрастная дистанция для дошкольника.
Первую сигарету искурил в пять лет. Махорка-самосад – очень яркое впечатление детства. В шесть знал наизусть большой, сложный кусок из поэмы Маяковского. Сестра-школьница несколько раз читала ее вслух, чтобы запомнить, а я играл в той же комнате и незаметно для себя выучил.
В 1962 году родители купили магнитофон, тогда они только появились. Я, девятилетний, вставал на табуретку и театрально декламировал гостям, «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче». Магнитофонная запись одного из таких выступлений хранится по сей день.
Гены
– Отец, блестящий юрист, в течение двух сроков избирался судьей, затем ушел в старшие нотариусы Курской области. Его нотариальная контора несколько лет была лучшей в РСФСР. Мама работала закройщицей в экспериментальной лаборатории трикотажной фабрики, сестра – на радиозаводе.
Я – неформат. В отличие от меня, все в семье были крайне организованными: папа – отчетность в идеальном порядке, мама – каждый миллиметр по линейке, сестра – микросхема к микросхеме.
Любовь нечаянно нагрянет
– Мой школьный учитель Николай Семенович Дьяков, замечательный человек, знал, что у меня с рисованием «не очень». «Олежек, иди в мастерскую, возьми пластилин, сиди там и лепи», – говорил он мне, когда одноклассники осваивали акварельные краски.
Любовь к изобразительному искусству проснулась на втором курсе политехнического института. На скучных лекциях я машинально делал зарисовки в тетрадях и вдруг увлекся так, что на окончание трех курсов института мне потребовалось восемь лет. Удивитесь, но... ни одного провала на экзаменах и зачетах. По физике, сопромату, теории машин и механизмов – сложнейшим предметам для будущих инженеров – у меня в зачетке твердое «отлично». Обучение давалось легко, просто к нему угас интерес. Сначала я брал академические отпуска, чтобы дома писать картины, а потом бросил институт и устроился в театр, совмещая работу с занятиями живописью.
Я, безусловно, изучал теорию, анатомическое строение человека, перечитывал книги о Ван Гоге. В театре у меня была банка с краской и рулоны бумаги – в такую в магазинах селедку заворачивали. Каждое утро в автобусе я запоминал два-три лица – черты, светотень, эмоции – приезжал в театр и рисовал. Некоторые рулоны с теми портретами сохранились.
Первый удар
– Родители смирились с тем, что сын оставил политехнический институт, но понимали: раз парень все свободное время пишет картины, значит ему необходимо соответствующее образование. Отец пригласил оценить мои работы знакомого художника, преподавателя худграфа. Я одну за другой вынес картины. На первой – председатель колхоза в отставке, заплывший жиром, похожий на свинью, с бутылью самогона на заднем плане, на второй – инвалид Великой Отечественной, вся грудь в медалях, безногий, на каталке, на третьей – слепой в картинной галерее...
– Зачем вы это пишете? – упавшим голосом спросил преподаватель, воспитанный десятилетиями соцреализма.
– Изображаю жизнь, – удивился вопросу я.
– Наукой доказано, что пальцы не восприимчивы к цвету, – парировал он.
– Если бы я был слепым и знал, что в галерее висит что-то прекрасное, ползком бы приполз, чтобы прикоснуться к нему!
Художник утвердительно кивнул, а уходя сказал отцу: «Ваш сын – законченный... в смысле сформировавшийся художник. Переучивать его бесполезно. Мы работаем с сырым материалом, поддающимся лепке».
Хороший человек этот преподаватель, профессионал, просто видение у него специфичное. Через несколько лет я продавал в галерее его акварели.
Первый успех
На выставки мои картины не брали. «Не все матери сыты», «Письмо с фронта» – куда с такими темами? После перестройки на радио, телевидении стали вести разговоры об андеграунде, и в 1987-м в Курске впервые позволили выставиться художникам-авангардистам. Отбор картин в мастерской, находящейся в покойницкой Верхне-Троицкого храма, проводил бывший сотрудник КГБ. Офицера смутила моя работа «Желающая любви», обнаженка: «Синяя – значит, холодно ей. Но не могу понять, что портрет выражает...» Потом посмотрел на название и пропустил.
В выставочном зале КОСХ «Звездный» под мой цикл «Встречные лица» отдали целую стенку – 28 работ размером 35х50 см, четыре ряда по семь картин. Люди смотрели с интересом. По завершении осмотра местные мастера подвели итоги. Один повернулся спиной к смутившему его циклу и говорит: «Как ЭТО вообще попало на выставку? Это маски, карикатуры, а не советские лица!» Секунду подумав, добавил: «Может быть, художник читал о Матиссе и Модильяни и движется в том же направлении, но их путь ведет в тупик!».. А я стою счастливый: «На первой же выставке меня нарекли курским Модильяни!»
Дом художника
– После показа мы сидели с товарищами и думали: «Одну выставку дождались, а когда будет следующая?». Так созрело решение объединиться в творческую группу «Окно» и делать коллективные выставки. Выставлялись где только можно – в кинотеатрах, библиотеках, а то и прямо на улице. Благодаря Татьяне Быкановой получили от Дома народного творчества художественную мастерскую. Время шло, нас уже не сильно ругали, но дать «веселым ребятам» постоянную площадь для экспозиции никто желания не высказывал.
Как-то совершенно случайно я зашел в магазин «Вернисаж» на улице Кати Зеленко. Смотрю: в первом зале в витрине пылится удочка, во втором продают «сникерсы». Думаю, надо попросить в городском управлении культуры две стенки для выставки – все равно ведь пустуют. Там мне сказали: «Берите все помещение». Арендной платы тогда не было. За лето я разработал устав, 16 декабря 1992 года зарегистрировал частную галерею – первую в Курске и Черноземье.
Деньги для ремонта помещения и закупки картин для фонда новорожденное «учреждение» культуры зарабатывало на сувенирах. Заметьте, не на китайском ширпотребе! Я нанял семь человек из комбината художественной росписи и девять художников, помимо того закупал продукцию у надомников. Привычный ассортимент чашек, матрешек и шахмат мы дополнили собственными оригинальными образцами – богатыри, двухэтажные шкатулки. В Москве курская роспись шла нарасхват, за ней на Курский вокзал даже питерские оптовики приезжали.
В марте 1993-го состоялась первая выставка галереи «АЯ». Начало ее коллекции положили работы моих товарищей – Канищева, Пичикова, Косилова, Куклева, Ионина. Я просто пришел и купил все, что у них было в мастерской.
(Окончание в следующем номере).
- Комментарии
Загрузка комментариев...
