Красноярцы, особенно пожилые, любят этот памятник. Он о них. Вернее, он им – детям войны.
Сейчас в городах и весях много памятников. Есть шутливые: Чижику-пыжику, Трубочисту, Влюбленному и не только. И в нашем городе памятников немало. Но вот про детей войны как-то забыли.
Сибиряки сумели увековечить людей, чье детство безжалостно изуродовала война, исковеркала, забрала жизни. Но ведь и курские дети войны заслуживают такого памятника не меньше, а может, даже больше детишек с берегов Енисея. Те страдали в основном от голода. Но они не были в оккупации, не прятались в погребах от бомбежек и облав, не подрывались уже в мирное время на военных находках. Курским ребятишкам пришлось еще горше, потому что на здешних полях проходило жесточайшее сражение. И землю нашу нельзя было пахать после войны, потому что она была нашпигована снарядами, минами, бомбами, патронами.
Дети войны, уцелевшие во время боевых действий, унесли в дальнейшую жизнь шлейф болячек от систематического недоедания, страха.
Сейчас они уже старики. Дети-старики. Звучит странно. А ведь даже тем, кто родился в победном сорок пятом, уже семьдесят. Они еще могут рассказать внукам и правнукам про те страшные годы. Из первых уст весомее, чем по книгам и фильмам.
Первая встреча с войной для меня состоялась осенью 41-го. Это был октябрь. Мама с сестрами работали в поле. А я совсем малец – три года – был при них.
И вдруг страшный гул и рев – над деревней самолет. Кресты на нем помню отчетливо. Сестра схватила меня подмышку, и все побежали к хате. А самолет не улетает. Раздались взрывы. Сестра споткнулась, уронила меня...
Что было дальше — рассказывали сестры.
Немецкий самолет охотился за составом. Железная дорога рассекает нашу 2-ю Воробьевку пополам. Машинист, маневрируя, пытался уйти от снарядов. Но в полутора километрах от деревни летчик все же настиг состав. От попавшего в поезд снаряда начали рваться боеприпасы. Это был ад. В деревне выбило все стекла, повредило крыши. Мы прятались в погребе. До прихода немцев оставался месяц.
В составе тогда взорвались не все боеприпасы – часть осталась в земле. Уже после войны сюда приходили ребятишки. Пацаны копались – искали порох.
Из воспоминаний послевоенных: идет урок, не помню какой, и вдруг взрыв! Аж школа задрожала. Урок сорван, мы льнем к окнам – над железной дорогой оседает черная земля. Многие ребята бегут туда — посмотреть. Все понимают, что война унесла еще одного... Через десять минут деревню пронзает страшный крик. Это мать Сережки – Малаша (Меланья). Сережа был единственным ее сыном, радостью, надеждой. Он пошел искать порох...
Война не уходила из наших краев еще долго. Взрослые запрещали детям искать снаряды, лупили непослушных, но разве за всеми уследишь. Тот состав, который немец разбомбил в октябре 41-го, продолжал рваться и после войны. Он унес жизни троих детей.
На деревенском погосте есть могила, где на надгробье – две фамилии. Галя и Люда Гусельниковы. Дата смерти 22 июня 1942 года, одной было два, другой – четыре. Обе умерли от голода. Их брат Анатолий каждое утро бегал к школе, где стояли немцы. Он собирал картофельные очистки у немецкой кухни. Однажды повар застал его – ударом сапога выбил из рук мальчишечки посудину с очистками, свалил с ног.
22 июня умерла от голода младшенькая. Мать лежала больная, не вставала. Узнав, что жизнь малышки оборвалась, она заплакала.
– Не плачь, мамочка, вечером я тоже умру, – успокоила ее старшая дочь.
Анатолий Гусельников выжил в той войне, он рассказал о сестрах. Сам стал военным медиком. К сожалению, и его уже не стало. Дети похоронили его рядом с мамой и сестрами, которых он спасал от голода, как мог.
И мне пришлось «познакомиться» с арийцами. Помню: с мамой лежим на печи. В хате немцы чистят винтовки, громко говорят на своем, который похож на собачий. Мне интересно, и я тайком выглядываю с печи. Один из немцев увидел меня, скорчил страшную рожицу и вдобавок издал какое-то гортанное восклицание. Я испугался и спрятался. Через какое-то время выглядываю снова. Тот ждал. Снова состроил морду и кхэкнул. Я спрятался. Когда я в третий раз выглянул, этот шутник выстрелил в потолок. Немцы загоготали, как залаяли. Мать закричала. Она подумала, что выстрелили в меня. Я девятый ребенок в семье, пятеро умерли.
Летом 43-го к нам в деревню эвакуировали жителей из-под Понырей. У нас поселилась семья из пяти человек. Лето было жаркое, а потому размещались мы и в хате, и в амбаре во дворе. Ребята были постарше, они брали меня в лес за ягодами.
Однажды они ушли за двор и долго смотрели на север, туда, где была их деревня, кажется, Ольховатка. Там творилось что-то ужасное. Подрагивала земля, доносились глухие взрывы, к вечеру небо там стало багровым.
– Боже мой, что там сейчас делается! – восклицали взрослые.
Это гремела Курская битва. И до Понырей было всего 20 километров...
– Неужели все повторится, и немцы вернутся вновь, – переживали тогда мы.
К счастью, обошлось.
Было еще много эпизодов войны, которые не тускнеют со временем, в отличие от фотографий.
Время сейчас трудное, кризисы, санкции. Денег на памятник детям войны у области нет. Но есть же богатые люди... В конце концов мы, дети войны, скинемся на такой памятник. Ведь он нужен в Курске.
- Комментарии
Загрузка комментариев...
