Ораниенбаумский пятачок. Блокадный дневник

Мои родители были коренными петербуржцами. В 1917 году в городе начался голод, и многие его жители стали уезжать в отдаленные города России, где жизнь была более сносной. Родители уехали в Пензу, там я родилась. В 1926 году наша семья возвратилась в Ленинград. Я, закончив школу, поступила в ФЗУ при фабрике «Пролетарская Победа №2», получила специальность закройщицы. Когда началась война, мы жили в пригороде Ленинграда, в Старом Петергофе, почему я и оказалась потом на Ораниенбаумском пятачке.

12 сентября 1941 года

Вчера немцы заняли пригороды Ленинграда: Лигово, Володарскую, Стрельну – и отрезали Старый и Новый Петергофы от Ленинграда. Я уже несколько дней ездила на работу с риском не вернуться домой, так как немцы были на подходе к Ленинграду, они двигались по Ропшенской дороге.
Вчера в 12 часов дня ко мне на работу прибежала Наташа К. Она работает в нашем цехе и живет в Новом Петергофе. Наташа узнала, что немцы с минуты на минуту могут занять нашу железную дорогу и надо срочно ехать домой, если не хотим остаться в Ленинграде. Пошли к начальнику цеха, тот сказал: «Поезжайте, будем считать вас в отпуске».
Поехали. Электрички не ходили уже несколько дней, но паровые поезда шли по расписанию.
Еще в июле неизвестно из каких соображений все население Старого Петергофа эвакуировали в Новый Петергоф, где поселили, уплотнив местных жителей.
Мы впятером – мама, я, тетя Дуня, моя двоюродная сестра Оля с 8-месячным Димкой – устроились у одинокой женщины в небольшом деревянном домике. Но прожили мы на новом месте чуть больше месяца и нам разрешили вернуться в свои Старо-Петергофские квартиры. Мы так и не поняли, зачем нужно было это переселение. Но в то время я свезла в Ленинград к знакомым нашу с мамой зимнюю одежду и чемодан с самыми нужными для меня вещами.
Мы спокойно доехали до Володарской, и я подумала, что успею вернуться и взять чемодан, так как в теперешних обстоятельствах оставлять его в Ленинграде было ни к чему. Я вышла в Володарской и поехала обратно. Но когда взяла чемодан и вернулась на вокзал, поезда уже не шли.
Народу из пригородов оказалось много, и весь он ринулся на трамвай. 9-й номер ходил до Стрельны, его маршрут шел вдоль залива, и можно было предположить, что немцы туда дойти не успели. В трамвай набились до отказа, мужчины облепили подножки. Но не успели мы проехать несколько остановок, как объявили воздушную тревогу. Всех высадили. В бомбоубежище нас было не загнать, все столпились около домов и в ожидании отбоя все ближе и ближе подвигались к трамвайной остановке. С первым сигналом отбоя тревоги опять набились в трамвай. Немного проехали – снова тревога… Без конца объявлялась воздушная тревога, и, конечно, до Стрельны нас не довезли. Дальше пошли пешком. Было уже темно, но на небе полыхало зарево и освещало нам дорогу. Немцев мы не видели. Утихла и стрельба.
В свой Старый Петергоф  добралась уже ночью. Мама встретила меня со слезами, она, бедная, уже решила, что осталась одна: ведь Володя служит в Москве, а Люся эвакуировалась с заводом на Урал.
Чемодан я привезла, но зато искалечила свои новые туфли, от их высоких каблуков остались грязные лепешки, а куплены они были месяц назад, в день моего 22-летия.

19 сентября 1941 года

Вчера с Соней, двенадцатилетней соседской девочкой, ходили в Новый Петергоф. Наши магазины не работают, а у всех уже за несколько дней не отоварены хлебные карточки. По дороге нас не один раз заставала воздушная тревога. А куда прятаться? Это не в Ленинграде. Постоим под деревьями, надоест – дальше пойдем.
Но в Петергофе оказалось то же, что и у нас: двери магазинов открыты настежь, а в них – только мусор на полу.
Ни с чем пошли обратно и едва дошли до Старо-Петергофского вокзала, как налетели немецкие самолеты. Посыпались бомбы. Начался невообразимый грохот от взрывов, воя и звона самолетов, трескотни зениток. Стало темно от земли, летевшей в воздух. Немцы бомбили вокзал, электростанцию, в/городок. С Соней мы сразу потеряли друг друга. Увидев кузов разбитой машины, я забилась в угол и закрыла глаза. Почувствовав удар по голове, решила: конец… А это кто-то рядом задел меня ногой. Немного стихло, и я побежала к дому, но самолеты, сбросив бомбы, низко пикируя, строчили из пулеметов. Я прижалась к противотанковой надолбе.
Когда самолеты улетели и я пришла домой, Соня была уже там. Она сказала, что нигде не пряталась, а бежала со всех ног.

22 сентября 1941 года

Сегодня была страшная ночь. Мы с мамой проснулись от грохота. Спустились вниз. В квартире первого этажа собрались жильцы нашего дома. Женщины зажгли лампадку перед иконами, молились Богу.
Опять налетели немецкие самолеты. Снова бомбили вокзал, электростанцию, военный городок, хотя все уже было разбито раньше. На дома бросали зажигательные бомбы, и они горели, как большие костры, ведь дома у нас все деревянные.
И вот во время этого грохота к нам прибежала Оля, бледная, растрепанная, вся в пыли и в известке. Она с плачем бросилась к маме. Случилось большое несчастье: в их дом попал снаряд, Олю с Димкой отбросило взрывной волной, а тетю Дуню где-то засыпало…
Когда самолеты улетели, мы с Соней побежали в штаб ПВО, он находился недалеко от нас, на Егорском. Было около пяти часов утра. В воздухе стоял дым, летела гарь, догорали дома.
Из штаба с нами пошли двое мужчин с лопатами и ломами. Но тетю Дуню не пришлось разыскивать: она лежала на виду, среди обломков, с разбитой головой, уже неживая… Бедная тетя Дуня! Такая симпатичная и ласковая! А было ей только 42 года…
С сегодняшнего дня мы все сидим в окопах. Это траншеи, которые нас заставили выкопать летом около домов. Сообща натаскали досок и дверей и оборудовали мало-мальски удобное укрытие. Маму с Димкой устроили в глубине окопа, на стуле, мы с Олей поместились на маленьком сундучке. Оля от контузии и всего пережитого не может прийти в себя, сидит бледная, отрешенная, даже не берет Димку на руки. А Димка – молодец, не пищит, он маму хорошо знает, она часто приходила к тете Дуне с ним нянчиться, давая той возможность что-то сделать по хозяйству.

25 сентября 1941 года

Немцы нас уже не бомбят. Все разбито, дома почти все сгорели, наш каким-то чудом уцелел, хотя он самый большой и высокий. Теперь немцы регулярно обстреливают Старый Петергоф с Троицкой горы, где они окопались. А из Кронштадта шлют туда тяжелые дальнобойные снаряды, они со страшным свистящим гулом проносятся над нами.
В перерывах от стрельбы я на нашей кухне варю картошку и кашу Димке. Молоко дает соседка, эстонка Елизавета, за то, что мама доит ее корову под обстрелом. В соседней квартире варит картошку дед, бывший красный партизан; его дочь с двумя детьми сидит в нашем окопе. Мне не так страшно, когда я слышу его возню за стенкой.
Я забираюсь на свое место в окопе только вечером. Сидеть там днем с коптилкой или в темноте не хватает терпения. Сижу у входа: днем там светло, и можно читать. Во время обстрелов и ночью закрываем вход дверью, снятой в доме. В компании со мной – двое пятнадцатилетних мальчишек, вместе читаем, вместе ходим на огороды, оставленные хозяевами, подбираем уцелевшие овощи. Питаемся мы одними овощами, даже без хлеба. У Оли есть небольшой узелок с крупой, приготовленный еще тетей Дуней, но эта крупа только для каши Димке.
Вчера с мамой пошли в Новый Петергоф, куда в морг увезли всех убитых 22 сентября. Надо было что-то определить в отношении похорон тети Дуни. Но в Новый Петергоф нас не пустили, он уже занят немцами. Тетя Дуня осталась там. Теперь их всех побросают в одну яму…

3 октября 1941 года

Деду поранило осколком обе руки. Завтра пойдем за хлебом с Соней, его внучкой. Эта худенькая, длинноногая девчонка – единственный товарищ в моих походах. Взрослые предпочитают отсиживаться в окопах. Впрочем, вылезать из окопов бывает небезопасно. Недавно соседка Настя Б. выскочила ненадолго в свой огород. Стрельбы не было. Вдруг откуда-то взялся шальной снаряд, всего один, и в мгновение растерзал Настю. Стали ее искать и нашли на огороде кусочки от нее и лоскутки от ее платья.

18 октября 1941 года

Вчера за Олей и Димкой приехал Олин отец. Он военный. Приехал через залив и увез их в Ленинград, к тете Мане. Оттуда они эвакуируются на Большую Землю. Теперь нам легче. Надо отсюда уходить, бросить все нажитое, все равно ничего не спасти.
А ведь могло быть все иначе. В день объявления войны мы почти всей комсомольской ячейкой записались в райкоме комсомола на курсы сандружинниц.
Стали заниматься каждый день после работы. Делали повязки, накладывали шины, таскали друг друга на носилках по пересеченной местности. Еще не доучились, как разнесся слух о том, что I отряд будет отправлен на фронт. Мы с Клавдией, моей подругой, занимались в III отряде. Сразу попросили, чтобы нас перевели в I отряд. Нас переписали. А когда на второй день пришли в райком, он был пустой, занятий не было. Оказалось, что именно III отряд был отправлен на фронт! Почему так получилось, до сих пор не понимаю. Но зато райком назначил меня начальником обмывочного пункта (в бане). Такие пункты были созданы в городе на случай химической атаки. Оскорбленная, я было раскричалась, но меня быстро поставили на место. «Кому же тогда заботиться о жителях города, как не комсомольцам?» – сказали мне.
На фабрике организовывали партизанский отряд. Просилась взять медсестрой. Где там! Только посмотрели свысока.
Война разрушила наши радужные планы на лето. Мы собирались в пеший поход. Конечным пунктом выбрали город Выборг. Из самых дружных комсомольцев получился отряд из 15 человек. Мечтали жить в палатках, варить еду на костре. Ребята собирались ловить рыбу и кормить нас ухой. В туристическом бюро пообещали дать проверенный маршрут и все походное снаряжение. Потом вдруг оказалось, что в Выборг идти нежелательно, поменяли маршрут на Новгород. Мы были очень разочарованы, но смирились.
В городе ходили слухи о войне, о том, что у наших западных границ скопились немецкие войска. Рассказывали даже анекдот об этом. Недавно прошла финская война. Мы ее почувствовали из-за светомаскировок и появления в городе раненых и обмороженных красноармейцев. С немцами войны не боялись, были уверены, что она закончится так же быстро, как финская.
21 июня мы с Клавдией опять пошли в туристическое бюро. Но уже никакого маршрута нам не дали, ничего не пообещали, не уделили даже нескольких минут внимания. Помню этот последний мирный день. Мы шли по Невскому, дул сильный ветер, было не по-летнему прохладно. Шли и гадали: почему не дали маршрута? Почему ничего не сказали? Может быть, из-за войны? Болтали: «Может, Гитлер подождет до осени на нас нападать?» А на другой день объявили войну.
31 октября 1941 года

7 часов утра. На столе горит настольная лампа под голубым абажуром. Завтра будет неделя, как мы ушли из Петергофа. Теперь живем в деревне Большая Ижора (в 15-18 километрах от Петергофа). Пустили к себе добрые люди – муж с женой, у них – 12-летний сын. Помещаемся мы в небольшой комнатке, спим на полу. С нами пришла Елизавета (так и зовут за глаза, хотя ей уже за 50), та – со своей коровой.

17 ноября 1941 года

Сегодня мама ходила к А-вым, нашим бывшим Петергофским соседям. Они сказали, что перебираются из Большой Ижоры в Лебяжье, в деревню Борки. Предлагают нам в этой деревне теплую комнату. Они говорят, что там легче выменять картошку.

20 ноября 1941 года

Мы на новом месте. Не знаю, из каких и чьих интересов А-вы нашли нам комнату в деревне Борки, еще в 6-7 километрах от Большой Ижоры.

24 ноября 1941 года

Норму на хлеб опять сбавили, вместо 150 грамм будем получать 125.
Сегодня ходили по деревне, просили хотя бы немного продать картошки. Наших денег не берут, говорят, что скоро будут немецкие... Вот где ужас! Здесь живут финны, может, они и рады немцам, но это еще не говорит о том, что немцы сюда придут.  
10 декабря 1941 года

Норму хлеба опять сбавили, теперь будем получать по 100 граммов. Говорят, нет муки. Скоро Новый год. Может, 1942 год будет счастливый? Глупые ребяческие надежды. Я очень хорошо знаю, что до конца войны еще очень далеко.

13 декабря 1941 года

Вчера и сегодня не вылезала из магазина и все равно хлеба не получила: нет муки. Муку нам привозят из Ленинграда, по заливу, а его бомбят, начались заносы. И сколько же там людей погибает! А наш пятачок оказался в двойной блокаде.

19 декабря 1941 года

Получили письма от ребят. Они уже знают, что в Петергофе были бои. Люся на Урале. Она, наверно, не представляет, как это выглядит. Володе в Москве яснее. Спрашивает, удалось ли спасти барахлишко? А что толку, что немного и спасли? Все ушло в обмен на продукты.

21 декабря 1941 года

Вчера в магазине произошла тяжелая сцена. С шести часов утра люди ждали хлеба, стояли, как тени, молча, терпеливо, некоторые дремали по углам на ящиках. Худой мужчина с серыми провалившимися щеками все время протягивал руку к продавщице, прося дать ему макаронину. Она ничего ему не дала, да и не могла дать, иначе еще не одна рука протянулась бы к ней. Наконец привезли хлеб. Мужчина получил его и, не отходя от прилавка, упал. То ли это был обморок, то ли смерть, он был без сознания. Люди молча обходили его, получали свой хлеб и уходили. Никто не суетился около него, как это было бы до войны. Все знали, что это его конец, он обречен, и почти каждый был готов к этому. Кто-то сообщил его домашним, прибежал сын, мальчик лет 12. Он бросился к отцу, схватил хлебный довесок и стал совать ему в рот. Но отец оставался неподвижным. Мальчишка не плакал, молча стоял над отцом и с жадностью ел хлеб.

СПРАВКА «ГИ»
Ораниенбаумский плацдарм – это территория 65 километров по фронту и до 25 километров в глубину. С запада Ораниенбаумский пятачок был ограничен Керновом, с севера – Финским заливом, с востока – Старым Петергофом, на юг уходил на несколько десятков километров от побережья. Плацдарм был образован в 1941 году. 16 августа немецкие войска захватили Кингисепп и продолжили наступление в направлении Котлы-Копорье. Наша 8-я армия отступала и к 1 сентября закрепилась на правом берегу реки Воронки. Здесь немецко-фашистские части были остановлены. В ходе ожесточенных боев к 7 сентября войска 8-й армии совместно со 2-й и 5-й бригадами морской пехоты при поддержке береговой и корабельной артиллерии Балтийского флота на рубеже Керново, Лубаново, Горлово, Порзолово, Петергоф создали устойчивую оборону на плацдарме, вошедшему в историю как Ораниенбаумский плацдарм.
Источник pamyat-lo.ru.

ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ