…В тот вечер после спектакля, когда чествовали актрису, Инна Кузьменко взяла микрофон, посмотрела на Юрия Бурэ и сказала: «Мы — Тигры. Осторожно!» Зал замер… Что же скрывалось за этой фразой?
Она родилась в Читинской области. Отец будущей актрисы служил на границе. С одной стороны — Сибирь, с другой — Китай, посередине — Амур. Холодный, мощный — в этой дальневосточной экзотике девочка росла до десяти лет. О Дальнем Востоке осталось много детских воспоминаний:
— Мне было шесть лет, брату — три. Жара невозможная! Мы сидим на берегу, играем на камушках. И вдруг брат зашел в воду. Как я прыгнула — до сих пор не помню. Схватила его! Он испугался, но воды нахлебаться не успел. Я не могу добраться до берега, течением сносит… Когда почувствовала, что вода мне по щиколотку, отпустила братика. Смотрю, бабушка бежит с прутом в руках. Я говорю: «Бабушка, не трогай его!» Сейчас, через много лет, он спрашивает: «Сестра, как ты меня спасла?» А я и сама не знаю… Секунда, и все — его бы унесло. Это Амур!
А вот одно из военных воспоминаний: заставу бомбили 8 мая 1945 года.
— Налетели внезапно. Наш дом (старинный, где родились дед, все мои дядья, моя мама) стоял на самом берегу Амура. Артиллерия помогла… А на следующий день, 9 мая, по радио Левитан: «Говорит Москва!..»
Запомнился и переезд в Кемерово: сначала по Амуру на катере, потом — шесть суток на поезде по знаменитой Транссибирской магистрали.
Инна Кузьменко окончила театральную студию при телевидении в Томске.
— С подругой поехала поступать в Курский пединститут, на вступительных экзаменах «срезалась» на открытиях Беллинсгаузена.
На семейном совете решили: Инна будет поступать в Томский университет, но, оказавшись рядом с Томским топографическим техникумом, девушка решила поступать туда, остановив свой выбор на отделении топографии: быть геологом, семь месяцев в году — в поле с палаткой, это так интересно! Да и стипендия немаленькая. Но… первокурсница-топограф Инна увидела объявление о наборе в театральную студию.
— Я и пришла. Народу!.. Записалась — 160-й. В студии увидела народных, заслуженных артистов, режиссеров! Потом узнала, что они были репрессированы, в 1956 году их освободили, но дальше Томска и Ижевска выезжать не разрешили. Не помню, что читала — что-то из Пушкина. Юлия Александровна, режиссер из Театра Революции, сказала: «На второй тур проходите…»
Через год студийцы поставили спектакль «Фабричная девчонка» по пьесе Александра Володина:
— Прихожу домой, телевизор включаю, смотрю — наш дипломный спектакль. Я себя увидела и совершенно не узнала. Вдруг — звонок на студию телевидения, главный режиссер Красноярского театра Юрий Соколик говорит: «А можно мне увидеть Инну Кузьменко?» И пригласил меня на работу.
Потом молодую актрису позвали в другой театр — в закрытый город Канск. Затем еще один поворот судьбы. Приходит телеграмма от главного режиссера Томского театра Ильи Колтынюка.
— Приехала в Томск. Режиссер — большой, как лев: огромные глаза, грива волос: «Я видел вас в „Фабричной девчонке“. Мне не нужны никакие характеристики, я вас приглашаю, будем работать». И понеслось… Мы занимались балетом, вокалом. Илья Борисович сделал со мной совершенное чудо! — говорит Инна Петровна. — У меня не было амбиций, была бы я топографом. Но театр… Жизнь — как бурная река!
Актриса верит в свою судьбу и всегда слушается знаков, которые та ей посылает. Так, было и с мужем — будущим главным художником Курского драмтеатра, заслуженным деятелем искусств России Вилленом Нестеровым.
— В Томск приехал очень красивый, высокий, молодой художник, — говорит Инна Петровна. — Я и внимания не обратила, а потом мне рассказали: он столько театров менял, все искал — такой мятежный! Жена его бросила… И вот он подошел ко мне, за руку взял и говорит: «А хочешь, я покажу тебе мои эскизы?» И как-то все на шутках-прибаутках, закрутилось…
Позже работала Инна Кузьменко, теперь уже с Вилленом Нестеровым, в Пензе. Там у молодой пары родилась девочка, но прожила она совсем чуть-чуть. Пережив горе, супруги решили навсегда уехать из этого города. Выбор пал на Мурманск. Все уже было договорено, и вдруг…
— Ночью раздается звонок. Открываем дверь, стоит красавец-джигит… башкир. Весь такой хрустящий, чистый — крахмальная рубаха, кожаный плащ — тогда вообще такого не было! Говорит: «Нестеров Виллен тут живет? А вы — Инна Петровна? Значит, можно войти?» Это был главный режиссер Государственного академического русского театра в Уфе. Пригласил Нестерова главным художником.
— Какой Мурманск? — говорит он. — Там рыба, а у нас — мед! У нас — степи! У нас воздух какой — это же Башкирия!
В театре оказалась очень хорошая труппа. В Уфе родилась и дочь Маша, ныне она актриса нашего театра Мария Нестерова.
Потом была Вологда, знакомство со многими интересными людьми. Писатели Виктор Астафьев и Василий Белов стали друзьями семьи. А вот еще одна деталь, которая сегодня может оказаться ценной идеей: в Вологодском театре была специальная детская комната с прибитым к полу ковром — чтобы какой-нибудь ребенок не запнулся. Кто был свободен, смотрел за детьми. Спектакль отыграли — можно забирать. Вот такое простое решение проблемы детских садов…
Из старинной Вологды с ее удивительным воздухом, живописными монастырями и ядреной клюквой уехала семья Нестеровых в 1979 году: пришла телеграмма от режиссера Владимира Бортко, который только что принял Курский театр. Здесь тоже не было главного художника.
— Встретили Белова в телогрейке, с топором за поясом — дачу строил, — продолжает Инна Петровна. — «Куда вы едете?» — «В Курск». Он сделал паузу и шепотом: «Как же ты будешь жить без Вологды? Разве без Вологды жить можно? Астафьев тут, я тут, все мы тут!» Нестеров говорит: «А там — Носов». Виллен тосковал по Вологде всю жизнь…
В Курске квартиру им дали с видом на парк Бородино: чета Ломако — на втором этаже, Нестеров и Кузьменко — на третьем. Казалось бы все нормально, но уехал театр в Сумы на гастроли.
— Возвращаемся, а в нашей квартире… живут! Он какой-то «шишка», кажется, из обкома. Так и живем с тех пор в «его» квартире на девятом этаже.
Много интересного рассказала Инна Кузьменко о том времени. Например, как «приползали» в гости писатели: лифт не работал, приходилось на 9-й подниматься пешком. Жизнь была небогатой, и Евгений Иванович каждый раз, посещая застолья, предлагал деньги. Нестеров не брал:
— Носов говорит: «Виллен, давай, я у тебя что-нибудь куплю? Посмотри, сколько работ!» — «Не надо! Ваши работы не хуже моих. Евгений Иванович, мы же с вами художники!» Носов, кстати, все время говорил: «Я не писатель, я художник». Так что нам повезло — мы всегда были в кругу необыкновенных людей.
Тепло вспоминает Инна Петровна и своего коллегу — актера Андрея Буренко:
— Это был самородок! Он тоже никаких институтов не кончал, как и я. Выйдя на сцену, мог ни слова не сказать, но публика ему аплодировала — так прекрасно вписывался он в происходящее на сцене. Это называется органика. Такими были Плятт, Раневская, наш Буренко. Такой же была и Антонина Губардина.
Что же задержало в Курске Кузьменко и Нестерова?
— Во-первых, Владимир Бортко, во-вторых, очень хорошая работа. Когда пришел Юрий Бурэ, я у него играла в спектаклях «Деревья умирают стоя», «Крестный отец», «Татуированная роза»… Всего — более 90 ролей. Например, в спектакле «Карнавал» я играла бомжиху-пропойцу, которая торговала водкой. Считаю, это была лучшая роль! Я любила сцену, порой даже выздоравливала на ней. Иные актрисы отработали и спокойно уходили. А я полночи спать не могла, какая бы роль ни была — большая, маленькая… Играла я долго-долго. Говорили: «Это в тебе Амур бурлит!» Еще вот что скажу: я ни о чем не жалею. Трудно, конечно, было, но это — судьба!
- Комментарии
Загрузка комментариев...