«Жизнь прекрасна, жизнь печальна»… Это Владимир Набоков. Давно сказал. Но, пожалуй, каждый в этих, в общем то, простых словах видит поступь своей судьбы. Особенно тот, кто немало пожил на этом свете. Как, скажем, мой давний приятель и ровесник, коллега по журналистскому сообществу и мой многолетний попутчик по духовному полю.
Попутчики мы неслучайные. Они, попутчики то, тоже бывают разными. Один идет параллельно, другой — следом, а кто-то — впереди. А мы с Василием Воробьевым всегда — рядом. Будто нас и не разделяли тысячи километров в детские, юношеские, студенческие годы, в начале творческого пути — так многое переплелось в наших судьбах.
Оба — деревенские. У обоих отцы пали на полях минувшей войны. Выросли в многодетных семьях. Ходили в обносках. Одинаково голодали в 1946 году, жили в убогих холодных хатах. В старших классах в любую погоду «шлепали» по 5–7 километров до школы по полям, оврагам и перелескам. Пятнадцатилетними пацанами впрягались в настоящую мужскую работу — косили наравне со взрослыми луговые травы, заготавливали солому и хворост для топки домашних печей, несли ночные вахты на зернотоках в разгар жатвы хлебов. Почти до выпускного класса читали (кстати, много и запоем!) при керосиновых лампах, были запевалами в классных хорах. Не с первого захода поступили в приглянувшиеся вузы. А вкус колбасы и сыра узнали в гостях у городских родственников уже совершеннолетними. И почти в один год стали почетными работниками культуры и искусства Курской области.
Очень многое мы с Василием Воробьевым видели одновременно и почти одними глазами! Как все сельские мальчишки, бродили по полям и окрестным лесам. Бывало, часами лежали в высокой теплой траве и любовались причудливыми формами облаков — в виде парусника, лошади, дракона, белого медведя, Деда Мороза, фантастических птиц…
Я с особым удовольствием читал одну из первых книг моего коллеги «Зовет меня дорога…» и ловил себя на мысли, что мы не только дети войны, а дети не познавших глубокой грамоты, но мудрых и героических матерей, дети сложного времени и неописуемых красот просторов Великой Русской и Средне-Волжской равнин…
— Ты знаешь, — заметил мой попутчик в одном из крестных ходов в Коренную пустынь (а мы туда с Курской чудотворной иконой Богоматери ходим уже свыше двух десятков лет — с первого возрожденного хода), — наше поколение выдержало несколько испытаний: войной, холодом и голодом, знанием, августовским путчем, перестройкой, разумеется, творчеством… А мы с тобой — еще и испытание крестным ходом… И вот что удивительно: на каждом жизненном шаге меня не покидало чувство радости. От того, что состоялся как семьянин, как сын, отец и дед, как журналист. Что до седых волос не перестал волноваться при виде журавлиных стай, аистов, всплеска рыбы на тихой Тускари, вспышки молнии, восходов и закатов небесных светил… А все — от матери. Представляешь, она была словно святая. Мало ела, мало спала, почти никогда не отдыхала, редко улыбалась. Не повышала голоса, не читала нотаций. Шла по жизни с молитвой и нас за собой вела, но никогда не принуждала к вере, мы сами пришли к Господу. У матери было три любви — к Богу, к детям, к работе.
Василий был девятым ребенком в доме. Но матери, Александре Федосеевне, пришлось пережить смерть пятерых детей. Остались четверо — три дочки и сын-последыш. Всех выучила: Дина и Анна стали учителями, Зинаида — бухгалтером, Василий после окончания Курского пединститута тоже начинал учителем в сибирской глубинке на Саянах, но стал классным журналистом с явно писательским уклоном (шесть книжек уже выпустил).
Свое мастерство оттачивал в «Молодой гвардии» рядом с Евгением Носовым и Владимиром Детковым, потом — в «Курской правде». А в разгар перестройки, перед распадом СССР, оказался среди организаторов новой, не похожей на прежние издания газеты «Городские известия». Пришел сюда под знамена главного редактора первой демократической газеты в Курске Павла Зуева, тоже нашего ровесника.
Да и должность Воробьев получил нестандартную — редактор отдела спорта, патриотики и досуга. Именно здесь вместе со всеми новобранцами Василий Гурьевич прошел одно из главных испытаний на своем творческом пути — «испытание путчем». В те тревожные августовские дни 1991 года газета не дала ни строчки из документов «путчистов». Выбор был смертельно рискованным: можно оказаться или со щитом, или на щите. А за спинами сотрудников редакции — семьи, малые дети. Впереди могла быть и решетка. Василий Воробьев и сегодня ничего не упрощает в оценке тех событий. Ибо прекрасно знал, на что способны большевики в революционной ситуации.
А мы, собратья по перу, и тогда, и сегодня говорим: это для неоперившейся еще газеты был момент истины, жест не отчаяния, а мужества. И не одного главного редактора, а всего коллектива. И Василий не скрывает, что тогда была взята самая важная творческая и гражданская высота. И горд, что последние два с лишним десятка лет служит и пером, и опытом, и знаниями этой газете, в которой вкусил главное — свободу мысли и творческого поиска.
По его признанию, он не ждет вдохновения, как принято считать у газетчиков. Наблюдать жизнь во всех ее проявлениях, откладывать в памяти лица, события, впечатления и потом воскрешать все это за письменным столиком на дачном участке — для него всегда настоящее удовольствие, без которого вообще не может быть никакого вдохновения. Оно приходит только к великим труженикам, честным перед людьми и перед собой. Воробьев — из этого ряда.
У него, одного из немногих, а может быть, и первого из курских журналистов, имеется памятная медаль «Патриот России». Он был отмечен ею совсем недавно — 6 июня 2013 года Российским государственным историко-культурным центром при правительстве РФ.
Патриот… Высокое слово. Но наш юбиляр его вполне оправдывает и по смыслу жизни, и в творчестве, и в духовных исканиях. В каждом его очерке, каждой книге — рассказы о людях, сделавших славу не только соловьиному краю России, но всему Отечеству нашему. Скажем, полвека он собирал материал о самых знаменитых спортсменах области — рекордсменах Европы, мира, Олимпийских игр. И в итоге издал несколько увлекательных книг об этих настоящих патриотах России. К примеру, «Обоянский самородок» — о выдающемся велосипедисте прошлого века Евгении Клевцове, а еще «Курский баскетбол — от «Росича» до «Динамо», «Богатыри земли курской».
Что прежде всего подкупает в этих книгах? Широта охвата 50–60 годов минувшего века. Жизнь со всеми ее тяготами, радостями, несуразностями и победами проходит трогательным и очень выразительным фоном на пути первого курского олимпийца и первого чемпиона Советского Союза по велогонкам среди сельских спортсменов, заслуженного мастера спорта СССР, обладателя десяти золотых чемпионских медалей, простого обоянского паренька Евгения Клевцова и других ветеранов спорта.
Да и в лирических своих повестях, скажем, «Синие сумерки», Василий Гурьевич тоже являет собой не только талантливого писателя, но и патриота — с такой пронзительной любовью создает он образ малой родины.
Достоинство опоэтизированной прозы Воробьева в том, что каждую новеллу он пропускает через свою судьбу и судьбы близких ему людей. И делает это так искусно, будто обозревает этот бренный мир с божественных высот, по-детски удивляясь увиденному и услышанному: смене времен года, птичьим голосам, звериным следам, лесным и полевым тропинкам, журавлиному клину и караванам гусей, бабьему лету, где «солнце не „убойное“, как летом, а спокойное, материнское». Каждую мысль автор измеряет материнской сущностью.
Одна из самых трогательных его миниатюр — «Дорога». Это не просто дорога, а дорога жизни. Были у него захватывающие дух тропы у Байкала, по отрогам Саян, на Кавказе, в Крыму…. Бывал он и в Румынии, Болгарии, Финляндии, Германии…. Но вот эта получасовая дорога от электрички до родимой Воробьевки — самая милая…
Сложный, насыщенный горькими и радостными событиями путь длиною в 75 лет он прошел в полной гармонии с Природой — сердечным вниманием к каждой травинке, цветочку, деревцу, каждому облачку и полевой тропинке. Именно на этой дороге Василий Воробьев воспитывал и в детях, и во внуках своих божественное отношение ко всему сущему. Делал все возможное, чтобы окружающий мир стал их пространством и временем. Их стихией. Их дорогой счастья, которую ему так бы хотелось продлить еще лет эдак на…
Впрочем, не будем ставить предела воле Божьей. Ибо все — во власти Его.
- Комментарии
Загрузка комментариев...
