«Нам надо больше любви», – призывают Уильям Голдинг и Курский театр кукол
Свежий номер: 26 марта 2024 (4962)
тираж номера: 2509 экз.
Архив номеров
USD 77.17
EUR 77.17
Версия для слабовидящих
Электронная копия газеты Оформить подписку
16+
«Нам надо больше любви», – призывают Уильям Голдинг и Курский театр кукол


После летних «каникул» в театре кукол возобновились показы спектакля «Повелитель мух» по роману английского писателя Уильяма Голдинга (премьера его состоялась под занавес сезона минувшего – в мае 2013-го).
    
Это снова спектакль для взрослых. Опыт постановки подобных работ в театре не нов, и на счету его главного режиссера заслуженного деятеля искусств РФ Валерия Бугаева (в Курске с 1994 г.) их несколько: «Наш Пушкин», «Терем», «Сцены из собачьей жизни», «Король умирает», «Цыганы»… Связь между ними несомненна, прежде всего, философским звучанием и вечными вопросами, которые с самого зарождения разумной жизни на Земле волнуют людей.
Выходит, выбирая ныне «Повелителя мух», столь сложную для восприятия прозу, лишь адаптированную к условностям театра (версия Найджела Уильямса), Курский кукольный и его главреж вновь предприняли рискованную попытку смелого постановочного эксперимента, но продолжающего давно намеченный курс на откровенный разговор со зрителем.
В свое время наделавший шума роман Голдинга на протяжении многих лет регулярно «всплывает» на суд общества все новыми экранизациями и постановками на сценах драматических театров. Вот только в кукольном он еще «не отметился». Что весьма странно, ибо художественная основа исходного материала весьма к этому располагает: есть красоты природы, мистические мотивы, а, главное, возраст героев, не позволяющий взрослым достойно изображать детей, а настоящим детям — ввязываться в перипетии философско-религиозного содержания. Так что обращение курских кукольников к творению английского классика не только приоритетно, но, как говорится, попадает в самую точку.
По словам Бугаева, замысел возник в его голове еще в 90-е годы, после первого прочтения романа. Но вот реальное воплощение идеи случилось только спустя 20 лет. Практически отбросив религиозную подоплеку романа (в спектакле остается только намек: отряд Джека поначалу — это детский церковный хор), режиссер делает упор на его сюжетную основу, написанную в бытовом ключе, но не лишенную фантастичности и абсурда. Нам представлен быт островного житья, в котором формируются определенные отношения. И задача режиссера: через отражение этого быта подняться над ним, используя синтез различных видов сценического действа. Это удалось: спектакль получился зрелищный и захватывающий, с глубоким подтекстом, ощутимым и на слух, и на глаз.
Тем более что в романе (и его театральной версии) налицо слагаемые хорошей театральности, легко трансформирующиеся в реальные картины. Есть драматургия, которая рождает характеры; есть характеры, поставленные в предлагаемые обстоятельства; есть сегодняшнее время, лишь слегка видоизменяющее эти обстоятельства, чтобы, сохранив их суть, сделать более понятными современному зрителю. Не случайно в подзаголовке спектакля обозначено: «Robinzonada наших дней».
Сюжет прост: необитаемый остров, затерянный в океане, и приключения детей, занесенных сюда войной. Почти пропустив мимо ушей предупреждающе тревожный посыл вспоминающего начало истории Ральфа, зритель с первых же мизансцен погружается в роскошные красоты «живой» природы и вполне оправданное ликование мальчишек, вдруг получивших свободу от надзора взрослых и сдерживающих начал поведения, принятых в благовоспитанной Англии.
Но очень скоро от этого беззаботного круговорота не остается и следа. И сюжет все более закручивается в тугую петлю совсем не детских взаимоотношений.
Но прежде чем вникнуть в сложившееся противостояние двух главных героев — Ральфа и Джека, есть смысл оценить и хитросплетенную канву спектакля, и выпукло яркий «узор» мизансцен и всего действа в целом. В данном случае «разделить» работу на два направления: это сделано художником-постановщиком (Виктор Никитин), а это придумано режиссером (Валерий Бугаев) — практически невозможно. Ибо элементы сценографии тесно переплетены с текстовым содержанием, а актеры-кукольники стали многофункциональными фигурами на сцене.
Зритель, ориентированный поначалу на буквальное восприятие названия — «Повелитель мух» и на их обязательное присутствие, возможно, и первое появление на сцене живых актеров, задрапированных в струящийся джунглевый камуфляж, воспринимает как рой гигантских мечущихся насекомых. Но мгновенно мелькнувшая догадка тут же вытесняется зримо проступившим озарением — это живой океан природы, где люди-актеры легко трансформируются в видения скал, прибрежных холмов, в благодатную «почву» острова, готового принять этих детей, как раскрытые объятия Земли, и острова — локального кусочка суши, как предупреждения, предвестника беды.
Здесь играет каждая деталь: на глазах зрителей распускаются огромные тропические цветы (а это просто ладони, протянутые к залу), на «обрывы» и «скалы» набегает голубая волна (это замершие фигуры, овеваемые легким пологом), из тесно сгрудившегося круга детей вдруг взвиваются языки огня (виртуозная манипуляция алыми кусками ткани вместо традиционных вентилятора и подсветки, имитирующих костер). И продолжение темы огня: фантастично-реалистичная картина пожара в джунглях, исполненная актерами, как экзотический танец. Причем движение «волн» и всполохи «огня» столь органичны, что не воспринимаются как простая декоративность: они являют собой стихию, подчеркивающую драматизм действия.
В светлом овальном проеме на заднике сцены сменяются картины зеленых зарослей и их обитателей — зверей и птиц. Это своеобразное «окно в мир» то служит «провалом» в скалах, то тоннелем, поглощающим жизни несчастных детей и уносящим их души в потустороннюю космическую бездну, то экраном, оживляющим сновидения и страхи. Это тоже «живой» образ, полноправно входящий в спектакль.
В общем то, использование видеоряда, тканевого полога, взаимозаменяющие друг друга куклы и люди — не открытие, это неоднократно применялось в сценической структуре и кукольного, и драматического театра, и сам Бугаев нередко прибегает к этим приемам. Но вот воплощение задачи, поставленной перед актерами: стать одновременно и кукловодами, и реальными живыми героями, и декорациями, и ширмами (непременным атрибутом театра кукольного), — придумка сегодняшнего дня, исполненная с блеском.
Актерам пришлось нелегко: словно многорукий Шива, каждый из них должен был одновременно выступать сразу в нескольких ипостасях, зачастую идущих параллельно: не потеряться в собственном перемещении на сцене (а на площадке весь вечер вся труппа!) и не потерять нить кукольного представления, плавно прерываемого монологами взрослых Ральфа и Джека.
Столь сложная композиционная задача, продуманная режиссером, филигранно разыграна актерами, здесь чувствуется тщательно отрепетированная ансамблевость — и по технологичности исполнения, и по смысловой наполненности всего организма спектакля.
В нем много красочных запоминающихся сцен: общего ликования и веселья, когда герои осознают себя свободными от канонов и светских правил; охоты — бесновато-ритуальной, в бешеном ритме, подкрепляемой алыми пятнами от ударов самодельными копьями по черному фону окна-экрана. Тонким лиризмом окрашено сновидение Ральфа — минутная, но такая трогательная картинка оживающей родительской фотографии и маленького героя, играющего с бабочкой…
Творческая смелость и по-настоящему добротная изобретательность режиссера создают точность образной среды. Заброшенный остров, острые скалы — и острое противостояние двух позиций, двух мировоззрений. Водная стихия, взрывающаяся штормовыми волнами, — и бушующее море страстей и страхов, переполняющих детские души. Мифическое чудовище — и зримо проступающие звериные черты: чудовищами становятся люди, что еще страшнее — дети. Даже цветовое решение в облике героев-кукол показывают это противостояние: безликость и похожесть мальчиков из клана Джека (от церковных плащей в начале до дикарски-охотничьих отрепьев и одинаковой раскраски лиц), и четко обрисованная индивидуальность сторонников Ральфа.
Здесь все актерские работы хороши и зримы. Живыми героями предстают перед зрителем решительный Ральф (Игорь Семяновский), упрямый, самолюбивый, жестокий и любой ценой стремящийся к власти Джек (Вадим Козлов), очаровательный трогательно-незащищенный Персиваль (Татьяна Гаркавцева), простодушный, но сверхразумный Хрюша (заслуженная артистка РФ Наталия Бугаева), боязливый и неуверенный в себе Саймон (Сергей Рякин), — но именно он произносит горькую фразу: «Зверь в нас самих».
Противостояние мальчиков из церковного хора с предводителем Джеком и всех остальных, группирующихся вокруг Ральфа, поначалу даже не вызывает тревоги. Ну да, Ральф убеждает, что в критической ситуации надо делать то, чему учили взрослые: строить жилище от дождя, поддерживать огонь, чтобы его заметили с моря и спасли. Джек, напротив, педалируя воинственное «я», призывает охотиться, есть мясо, веселиться и ни о чем не думать. И постепенно все большая пропасть разделяет две горсточки затерянных в мире детей, превращая одних в зверей и возвышая других до святости. (Вот здесь и проявляются религиозные мотивы автора романа — кому поклоняется человек: Богу или Повелителю мух?).
И к этому вопросу, решать который должен каждый сам для себя, нас подводит спектакль — продолжающимся противостоянием грубой силы Джека и духовной — Ральфа. Не только сценами с кукольными героями, но более — монологами их, одинаково выросших, но исповедующих разное представление о моральных ценностях и потому по-разному трактующих одни и те же события.
Эта все более увеличивающаяся пропасть меж ними подчеркивается сценографией — имущественным противопоставлением их нынешних жилищ (и снова — точность образной среды!). Слева на краю сцены — имитация рабочего кабинета, фотография отца-моряка и красивой молодой женщины, тонконогий столик и стул с резной спинкой, современный ноутбук и огромная раковина как память о пережитом на острове и хранитель голоса океана, а может, и иных голосов?.. Справа — закопченная кирпичная стена, «стол» — доска, положенная на ящик и стопу кирпичей; лампа — обрезок широкой жестяной трубы, свисающий на шнуре. Джек понур, в куртке с натянутым капюшоном, в грубых башмаках, в руках нередко оказывается нож, которым он бесконечно манипулирует. Ему явно тесно в этом убогом жилище, но его согбенная фигура мается не только от невозможности выпрямиться.
Скажете — слишком лобовое решение? Отнюдь. Ральф, интеллигентный, по-студенчески одетый юноша, не расстается с компьютером. Он прежний, не сломленный, все тот же — в сострадании и непреклонности, но и словно сторонний наблюдатель, летописец, перед которым на экране словесно фиксируется все увиденное нами. Как участник событий, он — сгусток эмоций, как писатель — бесстрастный свидетель. И это двойственное существование его в спектакле удачно схвачено исполнителем роли Дмитрием Соповым (студент второго курса колледжа культуры), самым молодым в актерском составе.
В его внешне спокойной манере изложения, — а он ведь просто сидит за столом! — вся гамма чувств, пережитых на острове: мужество и страх, и слезы на глазах, и уверенность в том, что отец приедет и спасет…
Не все однозначно в образе Джека (артист Александр Титов). И если Ральф являет позицию объективного воспроизведения произошедшего, то Джек сквозь просыпающееся в нем упоение минувшим положением островного вождя все же бессилен в наслаждении властью. Он словно ищет оправдание своего поведения, пытаясь доказать, прежде всего, себе самому, что все случившееся — вынужденное отражение действительных обстоятельств. Отсюда его бесконечно-нервное поигрывание ножом, внезапные всплески греющих его душу воспоминаний об удачной охоте и… грызущие изнутри укоры совести. Актер очень точно показывает смятение чувств своего героя. Он уходит со сцены, и вроде бы ему не место рядом с морским офицером, пришедшим на помощь Ральфу и другим детям (но и он ведь спасен в итоге!), но, уходя, Джек припечатывает ножом знак, красноречиво говорящий о том, что дух «повелителя мух» не исчез и не сломлен. И это грозное предупреждение.
Спектакль удался. Бесстрашие экспериментатора вкупе с творческой смелостью дали ошеломительный результат. Немаловажно и то, что работа сделана командой единомышленников. Здесь великолепно музыкальное (заслуженный работник культуры РФ Александр Москаленко) и звуковое (Борис Белов) сопровождение, безупречна игра света (Сергей Ноздрачев), феерически выстроен видеоряд (Сергей Булгаков). Спектакль объемный по исполнительскому составу: 15 человек на сцене плюс обслуживающая группа за кулисами. Сложнейшая сценография: все придумывалось с нуля, изготовлено 22 основные куклы и множество дополнительных, используемых как часть декорации. Спектакль затратный и по вложенным средствам, и по времени работы: от прочтения текста до выхода на публику — около года, только репетиционный процесс занял почти два месяца.
Наконец, спектакль метафоричен и насыщен цепью метаморфоз, что делает его и ярким, и красочным, но при этом несет и некоторое непонимание отдельных моментов. Например, в сцене явления головы убитой свиньи (по Голдингу: «…а вокруг летали ничего не ведающие бабочки…»). Увы, большинство зрителей Голдинга не читало и уж точно не помнит эту крылатую фразу. А вот название «Повелитель мух» на слуху, да и вокруг куска мяса испокон века вьются мухи — вот и появляются вопросы.
Не слишком понятна и сцена сжигания Джеком белого бумажного символа, весь спектакль лежащего на доске «стола». В беседе режиссер разъяснил: это пальма, машинально скрученная героем из листа бумаги в память об острове. (А вот одному зрителю привиделся вертолетик!).
Спектакль, при всей его насыщенности, не держит в бесконечном напряжении: сцены жесткие, трагичные неизменно сменяются иными, успокаивающими расходившееся сердце. За первой же фразой Ральфа, настраивающей зрителя на тревожное ожидание, следуют завораживающие картинки то ли подводного мира (герой ведь вплавь добирается до острова), то ли открывающиеся ему уже на суше красоты незнакомой природы. Едва содрогнувшись от вида ужасной головы свиньи, насаженной на копье, зритель тут же начинает следить за порханием белых мотыльков. Погибает Саймон, а следом — сновидение Ральфа, возвращающее его (и нас!) в благополучный мир детства. Пылающие джунгли — и надежная, спокойная фигура морского капитана, — вот оно, спасение!
Этот прием — ослабление накала чувств на протяжении всего спектакля — благотворен. Не отвлекая зрителя от основной сюжетной линии — превращение человека разумного в зверя — с одной стороны, и умение остаться собой несмотря ни на что, с другой — режиссер предлагает временную передышку, чтобы дать возможность перевести дух и с еще большей силой оценить размеры катастрофы, случившейся в душах этих детей.
И линия чистоты, свежести, правильности акцентов (вот как должно быть в жизни, а не так, как исповедует Джек и ему подобные «охотники») хорошо просматривается на протяжении всего спектакля: от белых бабочек вокруг головы убитой свиньи до маленького мальчика в белой рубашонке (Илья Семяновский), повторившего детскую игру Ральфа с порхающей над ладонью бабочкой…
Образ мальчика, выбежавшего в финале на сцену и доверчиво прижавшегося к моряку-офицеру, каждый волен воспринимать по-своему. Или это аллегорическое продолжение сна Ральфа, ставшее реальностью, или его будущий сын, которого он призван защищать, как делает это отец…
— Действительно, финал открыт, — соглашается Валерий Бугаев. — Пусть зритель сам додумывает. Для меня это символ незамутненной детской чистоты, побеждающей людское зло.
Спектакль сложный по сценографии, но при видимой простоте сюжета оставляет впечатление легкости, зрелищности по форме и глубокого философского содержания по сути. Неслучайно в программку, предлагаемую зрителям, вынесены слова Уильяма Голдинга: «Человечество поражено болезнью… Я ищу эту болезнь и нахожу ее в самом доступном месте — в себе самом…».
Увы, общество и ныне поражено болезнью, высвеченной еще в прошлом веке. Достаточно вглядеться в «детские» фото и видео, периодически выкладываемые в Интернет и являющие собой картинки хладнокровной жестокости в общении с более слабыми. Или посмотреть «битву за золото» в проекте «Остров» на одном из телеканалов. Буквально животные страсти раздирают «команду», казалось бы, культурных и образованных людей, собравшихся (по желанию!) на затерянном в океане клочке земли. Шантаж, подсиживания, угрозы вплоть до преднамеренного обещания физической расправы с конкурентом. Не правда ли, узнаваемая картина, легко соотносимая с «Повелителем мух» и кружащимися вокруг него грешными душами?..
Спектакль адресован взрослому зрителю, студентам, старшеклассникам. Те, кто уже исповедует философию Вельзевула, на него не придут. Те, кто только заражается ее бациллами, к сожалению, могут и насладиться некоторыми излишне педалируемыми свидетельствами торжества зла над добром. Пожалуй, это единственная «зацепка», играющая против спектакля. Чуть-чуть приглушить агрессивный азарт Джека-охотника, — не за зверем, за душами, и тогда можно с уверенностью констатировать, что этот спектакль Курского государственного театра кукол — актуальная и высокогражданственная работа, весьма своевременно пришедшая к нам для врачевания душ.
  • Комментарии
Загрузка комментариев...