Самые длинные 15 месяцев
Свежий номер: 26 марта 2024 (4962)
тираж номера: 2509 экз.
Архив номеров
USD 77.17
EUR 77.17
Версия для слабовидящих
Электронная копия газеты Оформить подписку
16+
Самые длинные 15 месяцев


Лия Дмитриевна Агибалова — человек, хорошо  известный в нашем городе. Работала педагогом и завучем в фармацевтическом училище, затем старшим преподавателем в мединституте. Награждена медалями «Ветеран труда» и «Отличник здравоохранения» за педагогическую работу. Выпустила три поэтических сборника, в которых одной из главных тем стала Великая Отечественная война, потому что навсегда  в ее памяти остались сцены зверства и насилия фашистов в оккупированном Курске. Это были самые длинные 15 месяцев в ее жизни.
    
– Родилась я и всю жизнь живу в Курске, не считая пяти лет учебы в Харьковском фармацевтическом институте. До войны мы жили на улице Белая гора (теперь улица Петра Минакова) в стареньком полуразвалившемся доме моей бабушки. Папа был рабочим, мама – служащей. Детство проходило счастливо. Уже с четырех лет участвовала в художественной самодеятельности. Во дворе одного дома сделали сцену, на которой выступали с концертами и ставили сценки. Желающих посмотреть наши выступления было немало, приходила вся улица. Мы даже продавали билеты для взрослых по 10 копеек, а на вырученные деньги покупали цветную бумагу, из которой делали себе сценические костюмы. Позже выступали в кинотеатре имени Щепкина перед началом сеансов. За это нам разрешали бесплатно смотреть кинофильмы. Тогда популярными были «Волга-Волга», «Трактористы».
Когда началась война, мне было 10 лет. Папа сразу ушел на фронт и вскоре пропал без вести. Думаю, что он погиб в первые месяцы войны. Мы остались с мамой и бабушкой. Когда немцы подходили к городу, организовали ополченскую бригаду, в которой был политрук Меркулов вместе со своим одиннадцатилетним сыном. У меня есть стихотворение на эту тему. Я назвала его «Наш Гаврош».
Фашисты рвались в Курск родной,
И шел неравный бой.
Меркулов – мальчик наш Гаврош –
Не побежал домой.
На баррикадах политрук –
Отец его стоял.
«Сынок, мой мальчик, уходи», –
Отец ему сказал.
«Останусь, папа, я с тобой –
Гаврош ему сказал. –
Я не боюсь, что будет бой», –
И к баррикадам стал.
Но вражья пуля не щадит,
Будь мал ты или стар.
Отец убит, Гаврош убит,
А город все стоял.
В конце концов немцы прорвались, хотя обстрел шел со всех сторон. 3 ноября они заняли Курск. Фашисты ходили по всем домам и выясняли, есть ли коммунисты. Такие люди были, они воевали еще в финскую войну, где были ранены, и теперь не могли идти на фронт. Все остались живы, наши куряне молодцы, никого не выдали.
Многих мужчин немцы забрали в заложники и поместили в доме на углу улиц Советской и Дзержинского. На улицах города висело такое распоряжение: за одного убитого немца расстреливать десять заложников. Их не кормили, и когда мы, детишки, подходили к этому дому, они спускали на веревках металлические коробочки, чтобы мы туда положили что-нибудь из еды. Но мы сами были невыносимо голодными. Я видела расстрелянных заложников. Десять человек убили возле бывшей бани, которая находилась на месте нынешнего здания ЦНТИ. Глаза у них были завязаны. Очень долгое время родственникам не разрешали забирать тела. Еще десять человек, я видела, были расстреляны возле мединститута, а также в районе Солянки, там сейчас стоит памятник. У моей подруги с Белой горы (мы учились в одном классе) отец был на лечении в психиатрической больнице в Сапогово. Там немцы расстреляли 138 человек – всех, кто там находился.
Детей немцы не трогали. Я ходила за дровами в лес, который располагался на месте нынешнего микрорайона КЗТЗ. Немцы вырубали сосны, чтобы отапливать госпитали, распологавшиеся в 17-й школе и в бывшем роддоме на улице Пионеров, а мы собирали ветки и топили ими печку.
Самым страшным испытанием был голод. Мама вместе со мной ходила в села менять вещи на продукты. Променяли все, что можно: подушки, перину, стулья. Остался маленький сундучок, на котором можно было сидеть. Мама ездила с тачкой. Было страшно, потому что немцы стали встречать на машинах и отбирать то, что наменяли: зерно, картошку. Тогда маме подсказали, что, как только увидит немцев, меня надо сажать на тачку и накрывать попоной, тогда они подумают, что мы беженцы, и не тронут, потому что у беженцев брать было нечего. Так мама и делала.
Однажды мы с ней пошли в Медвенку, потому что в близлежащих деревнях уже ничего не было. Жара стояла страшная, больше 30 градусов, а у нас одни тапочки на двоих. Мы по очереди надевали их, ноги жгло невыносимо. Когда до Медвенки дошли (первый раз я прошла такое расстояние пешком), я упала, потеряв сознание. Видимо, от солнечного удара и голода. Мама побежала по улице попросить у людей молока или воды. Но молока ни у кого не было, так как немцы отбирали коров. И только у одной женщины оказалась корова. Она дала маме молока в медной кружке. Я до сих пор ее помню. Мама напоила меня молоком, а эта женщина сказала, чтобы она шла дальше, потому что в этой деревне уже нечего менять, а меня посоветовала оставить в ее доме. Меня положили на лавку. Хозяйка наварила молодой картошки, поставила на стол миску со свежими огурцами и позвала меня есть, но я не могла даже встать – совершенно не было никаких сил. На второй день мама забрала меня, и мы пошли домой. Солнце палило нещадно, хотелось пить. Мне очень запомнились Черницынские дворы. Мы прошли всю деревню, но воды нам никто не дал, сказали, чтобы мы набрали ее в колодце. А потом уже в Селиховых дворах, ближе к Курску, нас напоили.
Мама моя работала в магазине от железной дороги, и ей дважды предлагали эвакуироваться с семьей в Сибирь, но бабушка была тяжело больна, дальнюю дорогу она не смогла бы вынести, поэтому все вместе мы остались в Курске. Оккупанты тогда расселялись по жилым домам. Соседства удалось избежать благодаря счастливой случайности и бабушке. Перед войной папа подарил мне великолепную куклу, у которой закрывались глаза. Бабушка положила ее на стол. Приходят немцы, чтобы поселиться, издали видят куклу, а она же большая, как ребенок. Они: «Kinder krank?» Бабушка не знала этого слова, но следом повторила «крак, крак». Они вышли и на калитке нарисовали крест мелом. Это потом мы узнали, что «krank» значит больной, а тогда подумали, что нас собираются расстрелять.
Наступил момент, когда немцы начали угонять курян в Германию. К нам пришла староста с нашей улицы вместе с немцем. Нам повезло в том, что немец совершенно ничего не понимал по-русски. Мама подошла к старосте и сказала: «Запишешь – зарублю, мне терять нечего». И нас не записали, мы не попали в Германию.
И вот наконец наступил счастливый день –8 февраля Курск освободили от фашистов. На бывшем драмтеатре повесили красный флаг. Мы, дети, бегали туда. Помню, как Черняховский с балкона поздравлял курян с освобождением. Все – и взрослые, и дети – радовались, ликовали. Мы побежали на Красную площадь, где я плясала кабардинку. Солдат меня поднял на руки и спросил: «Откуда ты знаешь эту пляску?» – «Меня папа научил», – ответила я. Рядом со мной плясали другие люди, всех нас переполняла необыкновенная радость.
Свой рассказ хочу закончить стихотворением «Детство, опаленное войной»:
Разные по возрасту мы были,
Дети, пережившие войну.
До сих пор беду ту не забыла,
Что пять лет тиранила страну.
Нам бы хоть чуть-чуть продолжить детство:
Отняла у нас его война.

До сих пор та боль осталась в сердце,
Беспокоит нас порой она.
Защемит, как резаная рана,
Думаешь, что это и конец.
«Только, право, умирать нам рано», –
Так сказал погибший мой отец.
  • Комментарии
Загрузка комментариев...