(Окончание. Начало в №37)
Прорыв на Днепре
48-я армия получила приказ: форсировать Днепр в районе Гомеля «на плечах» отступающего противника. Немцы, переправившиеся через реку, заняли оборону на крутом берегу. Советским частям досталась пойма, низменность. Только они поднимутся в атаку – враг сверху скашивает огнем, как бритвой. Для многих бойцов днепровские воды стали общей могилой.
– Приехал Рокоссовский, оценил ситуацию и распорядился: «Отставить!», – вспоминает Николай Иванович. – Следующие две недели мы готовились к прорыву: построили мост, подтянули артиллерию. Перед наступлением четыре часа били из орудий так, что высокий противоположный берег опустился в воду. Туда переправилась пехота и выдавила фашистов из Гомеля. Своеобразным призом за освобожденный город стал захваченный у немцев хлебозавод с ароматным, свежевыпеченным хлебом.
Только затихли выстрелы, из окрестных лесов стали выходить женщины с детьми. Страшно смотреть: до того истощенные, грязные, оборванные... В Белоруссии партизаны были активные, давали жару немцам, а те в отместку сжигали деревни вместе с жителями. Те, кто смог сбежать, всю осень и зиму провели на лесных болотах. Как жили, чем питались? Вышли люди-тени, люди-призраки: а на месте их деревень торчат обгорелые трубы. Ревут: «Куда идти?» Мы отдали им все, что было съестного – хлеб, кусочки сахара.
Теплый прием
– На подходе к городу Жлобину мы вышли из леса на открытую площадку, окруженную болотами, и заняли круговую оборону. Окопаться не получилось: на глубине в штык лопаты стоит вода. Прикрылись тростником и слышим, как по дороге прямо на нас едет немецкая кухня. Повара думали, что здесь находятся их части. Увидели наших, подняли руки вверх и кричат, кивая на пищу: «Гут! Гут!» Впервые за войну мы так сытно поели: густой суп с консервами, рис с мясом и компот из сухофруктов.
Через час на дороге показались немцы. Они даже не шли – еле ползли. Те, кто посильнее, тащили за собой совсем ослабевших. «Это вам, фашистам, не на мотоциклах разъезжать!» – усмехнулись мы. Подождали, когда неприятель войдет на площадку, взяли в окружение, и переводчики дали команду сдаваться. Уставшие немецкие офицеры молча, словно с облегчением, бросили оружие на землю. За ними остальные. Никакого сопротивления. Командир поставил охрану для пленных, глядь: наша полевая кухня подоспела. На прощание дали фрицам отведать русской солдатской пищи и пошли дальше в наступление.
Подвиг
Когда до Жлобина оставалось 3-4 км, советскому командованию стало известно, что на железнодорожной станции скопились составы с награбленными фашистами ценностями, которые вот-вот отправят в Германию. Группе бойцов в составе восьми разведчиков, двух артиллеристов и радиста Попкова поставили задачу: до прихода основных частей проникнуть в тыл врага и любыми средствами воспрепятствовать отправке эшелонов.
Пять бойцов пересекли линию фронта и разместились на возвышенности, откуда хорошо просматривалась станция, остальные разведчики работали внизу. По их сообщениям артиллерист вел стрельбу по железнодорожным путям, не давая пройти поезду с ценностями. Немцы спешно отводили состав назад и направляли его по другому пути, но очередной взрыв вновь поднимал шпалы почти у самых колес. Так группа удерживала эшелоны на станции в течение светового дня, а вечером противник зафиксировал огневую точку.
– Услышав в наушниках характерный треск, я среагировал мгновенно, – рассказывает Николай Иванович. – Бросил рацию и с криком «Отходим, нас засекли!» кинулся вглубь леса. Едва мы успели отбежать метров 50, как на наше недавнее укрытие посыпались бомбы.
Группа двинулась по незамерзающим болотам навстречу наступавшим советским войскам. Ее вновь обнаружили немецкие самолеты. Три человека погибли под бомбежкой, капитан разведки лишился ног, у Попкова в нескольких местах осколками пробило ногу и задело позвоночник.
– Сколько лежал без сознания – не знаю. Очнулся – ноги парализованы. Боли никакой, а встать не могу. Мороз, снег. Какое-то расстояние прополз на руках, потом отнялись руки. Выжил благодаря случаю – меня заметили с проезжающей мимо повозки. Офицер довез до ближайшего села и оставил в хате, где уже находились четверо раненых, – вспоминает ветеран.
По госпиталям
На следующий день раненых перевезли в соседнее село, где в здании школы оборудовали полевой госпиталь. Первых поступивших разместили в самом дальнем по коридору классе. В ночь советские войска пошли в наступление, и к утру все помещения госпиталя были устланы ранеными. Хирурги оказывали помощь тем, кто находился ближе ко входу. Дальше было не пройти.
– В первый день мы очереди не дождались, – ведет рассказ Николай Иванович. – Сосед, молодой парень с оторванной стопой, предложил: «Давай пробираться в коридор, иначе нам хана». Переползли, перекатились через раненых – никто даже не ойкнул: все или без сознания, или уже умерли. На следующий день мне сделали операцию. Наркоза никакого. Перевязали, погрузили в кузов полуторки и на станцию. Зима. Товарные вагоны холодные. После того, как заполнили весь состав ранеными – по три настила вдоль стен вагонов, поезд отправился. Кочегар топил печку-буржуйку, оборудованную в центре вагона, и носил кипяток со станций. На каждой остановке приходил врач, интересовался самочувствием, а санитары выносили умерших. Едем-едем, а нас нигде не принимают. Привезли в Тулу – мест нет, привезли в Москву – все госпитали переполнены. Думаю: доеду ли? Уже чернеть стало вокруг раны.
Наконец Рязань приняла три вагона из нашего состава, остальных раненых повезли дальше на юг. В Рязани я провел семь месяцев в тяжелейших условиях. Госпиталь размещался в школе, в каждом классе по 40 коек. Все раненые лежачие. Утки, вонь от испражнений. Форточки открывать запрещено, потому что зима, сквозняк. В таких условиях мне сделали пять операций, пробовали сшивать нерв – не получилось. А сколько боли натерпелся, когда восстанавливали смещенный позвоночник! На восьмой месяц я вышел инвалидом войны II группы.
На трудовом посту
– Посмотрел на себя: один ботинок немецкий, другой – английский, шинель грязная, латаная, гимнастерка – сплошная ветошь. Думаю, как я родным на глаза покажусь? Приехал домой – переодеться не во что, одежду и обувь в голод на продукты обменяли. Так и ходил с костылем в своей невообразимой форме. Потом пошил сапоги из куска кожи да что-то справил из одежды. В сентябре 1944-го прибыл, а в январе 1945 года меня избрали председателем колхоза. В поселке одни старики и женщины оставались, я – единственный мужчина, да еще агроном по образованию. Был мне тогда 21 год.
Возрождать разрушенное хозяйство было нелегко, но самыми трудными наш герой считает четыре года с 1949-го по 1952-й, когда его избрали председателем сельского совета.
– После войны колхозники работали за трудодни, урожаем почти ничего не получали. А город надо было кормить, и государство накладывало непомерные продовольственные налоги, навязывало займы, – рассказывает Николай Иванович. – Разнарядка на каждое подворье – 120 яиц, 240 литров молока, центнер мяса и дальше по списку. Зайдешь в хату – там вдова с детьми. Нищета. Детвора в одних рубахах. Сердце замирает – чего с них взять? Хорошо, что пришла разнарядка в совпартшколу, и я уехал учиться.
В колхозе Николай Попков в общей сложности отработал 28 лет. За трудовые достижения отмечен рядом государственных наград. Когда состояние здоровья уже не позволяло разъезжать по полям, он перебрался в Курск, где занимал должности директора хлебокомбината ОРСа, председателя профсоюза. Вышел на заслуженный отдых в 71 год. 80-летним перенес инфаркт и операцию по шунтированию сердца, и теперь, в 95, ставит перед собой новую задачу – дожить до 80-летия Великой Победы. Учитывая оптимизм, жизнелюбие и военную закалку ветерана – цель вполне осуществимая. Пожелаем удачи и крепкого здоровья Николаю Ивановичу! На таких людях, как он, держится Россия.
Фото из архива Николая Попкова.
- Комментарии
Загрузка комментариев...
